Преображение мира - Страница 12

И действительно, будучи матерью троих детей, Хейзл не могла отделаться от однажды осенившего ее подозрения, что троица может прекрасно существовать и сама себе, в своем маленьком тесном кругу, совершенно не нуждаясь ни в ней, ни в Дике. Более того, Хейзл постоянно снедало беспокойство, что она может стать лишней, чем и объяснялась ее непреклонная решимость постоянно участвовать в жизни дочек. Дик даже пенял ей на несколько чрезмерную вовлеченность в их дела.

— Ох, мамочка… я так люблю лошадок! Но я не просила ни тебя, ни папу покупать лошадь. Я скопила деньги и сама куплю ее! — гордо сказала Лили, выложив давно вынашиваемую идею.

— Да, я знаю, — спокойно согласилась Хейзл. Она пустила струйку воды из резиновой игрушки в самую младшую и шаловливую из троицы — Валери, которая, захихикав, зажмурилась.

— И мне, мама! — попросила Летти, которая обычно была самой серьезной. — И мне!

Хейзл безжалостно стала поливать их водой, пока девчонки не взмолились о пощаде, и лишь когда они насухо вытерлись пушистыми банными полотенцами лимонного цвета, а Хейзл вымыла ванну, она сочла возможным снова вернуться к разговору о карьере дочерей.

— И еще папа сказал мне, что вы уже сыты по горло работой на «Триумф».

Тройняшки снова обменялись многозначительными взглядами, и Хейзл невольно подумала, что оказалась единственным членом семьи, не посвященным в тайну.

— Я — да, — очень осторожно сказала Лили. — Мне не позволяют ездить верхом, так как это опасно!

— И я тоже, — поддержала сестру Летти. — Потому что мне нужно время заниматься латынью.

— Латынью?

— Учительница считает, что меня ждет большое будущее, — важно сказала Летти, не обращая внимания на издевательские смешки сестер.

— Ну, а ты что скажешь, Валери? — мягко спросила Хейзл.

Валери лишь пожала плечами и простосердечно призналась:

— А мне просто надоело мелькать в телевизоре.

— Надоело? — недоверчиво переспросила Хейзл.

Валери кивнула.

— Долго приходится стоять и ждать, а потом снова и снова повторяешь одно и то же. А в школе завидуют и говорят разные гадости.

— Понимаю, — медленно сказала Хейзл, раздумывая, сколько еще червоточин выявит сегодняшний день. — И как давно тебе надоело, Валери?

— Не помню, — уклончиво ответила та.

— И все же ответь, — мягко надавила Хейзл.

— Наверное, после смерти дедушки, — прошептала девочка.

Хейзл тут же все стало ясно.

Отец, продав ей и Дику квартиру, перебрался в квартирку поменьше, расположенную поблизости, в доме за углом. Рождение внучек возродило его к жизни, и он снова стал тем энергичным человеком, которого Хейзл помнила с детства. Адам Маршалл отказался от дополнительных часов работы в Уайтхолле и все свободное время проводил с внучками.

Он провел немало счастливых часов, играя с ними и смеша малышек, с гордостью и легкой печалью наблюдая, как они растут, потому что Лили разительно напоминала ему покойную жену. Позже он с нескрываемым удовольствием любовался их мордашками на рекламных плакатах и по телевизору.

Год назад Адам Маршалл скоропостижно скончался. И скорбя вместе с девочками, Хейзл тем не менее остро осознавала, что определенный этап ее жизни подошел к концу. Интересно, чувствовал ли Дик то же самое? Не стала ли для него смерть тестя катализатором размышлений о суетности своей собственной жизни?

— Дедушка любил смотреть, как вы выступаете, — тихо сказала Хейзл. — И очень гордился вами.

Посерьезнев, Летти кивнула.

— Я знаю, мама. Но он говорил, что мы должны заниматься этим, пока нам нравится.

— А вам больше не нравится?

— Нет! — дружно заорали тройняшки.

Хейзл улыбнулась. Спорить с таким единодушным протестом невозможно.

— А говорил ли папа, что он хотел бы перебраться куда-нибудь из Лондона? И жить там, где у нас будет куда больше места? Где Лили могла бы держать свою лошадь?

У Лили побелели костяшки маленьких кулачков, прижатых к груди, а смотреть на страдальческое выражение ее овального личика было почти невыносимо.

— А мы могли бы, мама? — с надеждой спросила она. — Правда, могли бы?

Хейзл посмотрела на Летти и Валери.

— И вы тоже хотели бы этого? — Она заметила, как девочки замялись в нерешительности, и, подумав, что они боятся обидеть ее, предупредила: — Только честно. Вы должны мне сказать, а то я совершенно не в курсе дела. Так вы хотите уехать из Лондона?

— В общем-то, да, мама. Да! Конечно, хотим!

Когда дети улеглись, Хейзл почитала им вслух. Кое-кто из школьных подружек подтрунивал над детскими привычками сестер, но троица твердо стояла на своем: мамочка читает так хорошо и с таким выражением, что герои книг словно оживают.

Вернувшись в гостиную, Хейзл увидела, что Дик растянулся на диване и с закрытыми глазами слушает нежные аккорды музыки Шопена.

Стоит ему не побриться, как он обретает еще более мужественный вид, с внезапным замиранием сердца подумала Хейзл. Будто рыцарь только что спрыгнул с коня, сбросил тяжелый плащ и доспехи и решил отдохнуть.

Когда Хейзл приблизилась, Дик открыл глаза и вопросительно посмотрел на нее.

— Все в порядке?

Хейзл твердо решила, что будет вести себя как взрослый серьезный человек, хотя ей хотелось по-детски кататься по полу, колотить пятками по ковру и вопить что есть мочи. Она набрала в грудь воздуха и спокойно сказала:

— Может быть, ты и прав, Дик. Я тщательно обдумала все сказанное тобой и думаю, что перемены в самом деле пойдут всем нам на пользу.